Как сосредоточенность старейшины Корбитта на Христе помогла ему справиться с запретом на священство

Для меня это был конец десятого класса средней школы Джона Бартрама, суровой школы в центре города в Западной Филадельфии, где около 90 процентов учащихся составляли чернокожие. Я и мои братья и сестры, как и другие дети из нашего района, наслаждались жарким городским летом. Вода хлынула из пожарных гидрантов, чтобы охладить детей в обрезанных шортах, а изнуряющая жара волнами струилась по размягченному асфальту черных улиц.

В нашем районе было жарко и в других отношениях. «Черная лихорадка» разрослась. Это был 1978 год. Это были дни «Черной власти» и «Черной гордости». Лозунги, музыка и фильмы превозносили черноту нашей идентичности и наследия, отбрасывая не только десятилетия дискриминации чернокожих, но, что более тонко, стыд, который некоторые чернокожие сами испытывали по поводу аспектов своего расового наследия. Для нашей семьи чувство наследия и способность не следовать за толпой чернокожего сообщества были усилены нашим интересом к Нации Ислама. Мы казались странными тем, кто жил так, как мы считали, саморазрушительным.

Преступность также росла, как и каждое лето. В Городе Братской Любви это было одновременно предсказуемо и случайно. И отчасти это было расовым. Когда мы с моими чернокожими друзьями шли домой из школы, не было ничего необычного в том, что нас преследовали банды белой молодежи с палками и кирпичами и выкрикивали расовые эпитеты, когда мы проходили через их полностью белые кварталы. У нас были похожие проблемы с некоторыми чернокожими молодыми людьми, когда мы проходили через их районы или когда они заходили в наши.

Папа вырос в Гарлеме, и наша семья столкнулась с проблемами в жилищных проектах Филадельфии и в общинах с рядными домами, в которых мы жили, поэтому нам приходилось быть достаточно умными на улице. Но нас также учили быть уместными и разумными. Мама всегда говорила, что у нашей семьи есть цель. Она держала нас на крепком поводке не только для того, чтобы сохранить нам жизнь, но и для того, чтобы помочь нам добиться успеха. Нам она казалась наделенной духовной чувствительностью. Однажды мой старший брат Тони захотел пойти на вечеринку прямо в нашем квартале со своим другом Эриком, который жил через дорогу. Мама сказала, что «Святой Дух» сказал ей, что она не должна его отпускать. Конечно, он очень расстроился. Отрицание действительно казалось смешным, учитывая, насколько близкой была вечеринка и тот факт, что он будет со своим другом. Но она взяла верх, и Тони в ярости остался дома на вечер. На следующий день мы все были шокированы, узнав, что Эрика застрелили, когда он возвращался домой с вечеринки. Он был парализован ниже пояса и умер несколько лет спустя. У мамы, авторитет которой резко возрос, было много подобного опыта. Она научила нас искать руководства Духа Божьего и следовать Его воле.

Учитывая это обучение, духовный опыт, который я получил тем же летом, в ретроспективе кажется подходящим, хотя в то время это было чем-то вроде неожиданности. Я задавался вопросом, существует ли Бог на самом деле. Мое желание узнать Его и узнать, существует ли Он, усиливалось. Именно тогда мне приснился яркий сон, который остается одним из самых значительных и священных в моей жизни.1

Это подтвердило реальность Бога и направило меня на путь познания Его. Я почувствовал себя настолько призванным Богом во сне, что встал рано утром следующего дня, в воскресенье, с твердым намерением стать ближе к Нему. Я надел брюки и классическую рубашку и пошел в ближайшую церковь.

Служба представляла собой католическую мессу в традиционной каменной церкви Святого Причастия, расположенной в двух кварталах отсюда. Удивительно, но явка была низкой и белой. Кажется, я был там единственным чернокожим, присоединившимся к давним прихожанам, которые теперь добирались до работы из более безопасных районов. Я также был удивлен тем, насколько комфортно мне было с этой расовой динамикой. Хотя многие белые люди оказали положительное влияние на мою жизнь, я никогда не поклонялся им вместе. Учитывая решительность «черной нации ислама» и наше позднее членство в черной протестантской церкви, в которой я был крещен, у меня просто никогда не было такой возможности. И все же это казалось хорошим. Я отчетливо помню, как пожимал руку пожилому белому рабочему в униформе во время того, что мои друзья-католики называют знаком мира.2 Я помню наши взаимные улыбки. Что еще более важно, я помню, что чувствовал, что это межрасовое проявление духовного братства было правильным, что оно угодно Богу.